Новости, статьи, обзоры

Срочную служил я на Камчатке. Край этот живописнейший и там есть на что посмотреть.
Воинская часть наша по роду выполняемых задач была своеобразной - состояла из трех десятков солдат и двух с половиной сотен офицеров и прапорщиков. Чем занимались вторые, естественно, военная тайна. Ну а мы, бойцы, эту военную тайну обслуживали.
В любой воинской части всегда имеется свой примечательный прапорщик и наша не была исключением. Фамилия прапора была Гук, родом он был из Белоруссии, но служил на Камчатке уже давно и провозглашал себя закоренелым камчадалом.
Гук занимал должность заведующего какими-то складами с каким-то оборудованием. Оборудование это нигде уже не использовалось, и прапор по своим должностным обязанностям был, мягко скажем, совершенно не загружен.Весь его воинский долг заключался в том, чтобы прийти без опоздания на утренний и послеобеденный развод. Не жизнь, а малина.
Командиром в/части у нас был, как пела известная певица, настоящий полковник. Чрезвычайно строгий ко всем, он питал какую-то непонятную слабость к Гуку. В наряды наш прапор не ходил, от всех занятий по боевой подготовке освобождался. Вобщем, не делал практически ни-че-го.
Ну и вдобавок ко всему имел Гук грех, свойственный многим представителям этой многочисленной касты – был он поклонником Зеленого Змия, в связи с чем от него всегда и везде исходил неистребимый запах перегара. Этот аромат незамедлительно заполнял любое помещение любого размера, в которое входил прапорщик. И даже после его убытия еще долго можно было определить, что это место посещал наш Гук.
И все это ему сходило с рук. Сам он говорил, что они с командиром старые волки и друг друга понимают во всем. Хотя…, было у нас одно подозрение, что старые волки сошлись вместе на почве общего пристрастия к огненной. Но как бы там ни было, служил прапор Гук и не тужил.
Лето на Камчатке короткое и одно из самых ожидаемых его событий для местного населения - нерест лосося. Личный состав нашей части тоже не оставался в стороне от этого священного для любого камчадала действа. Выловленная рыба и даже икра шла на стол военнослужащим, а также пересылалась на материк для неизвестных нам нужд.
Нереста каждый год ждали, к нему тщательно готовились. Ну и, естественно, самым искушенным и осведомленным по этой части был наш старый прапор. На время нереста Гук становился негласным командиром, и звезды на его погонах в это время начинали отсвечивать генеральским блеском.
То памятное лето выдалось холодным и на рыбу совсем не богатым. Но лично мне, рядовому срочной службы, сравнивать было не с чем и приходилось верить на слово сколько было выловлено лосося в былые годы.
На рыбалку собрались быстро (все было приготовлено уже заранее). Из солдат взяли только двоих - меня и повара. Выехали утром на трех машинах: командирский УАЗик с замом по тылу, замполитом и Гуком, УРАЛ-КУНГ с офицерами и снастями и УАЗ-буханка, куда умудрились поместиться я, повар и еще с десяток невысоких чинов. За предстоящим богатым уловом обещали отправить отдельную машину попозже.
Ехать было недалеко, иначе бы мы с лейтенантиками запресовались бы в машине как шпроты в банке.
По приезду все занялись своими делами: офицеры с прапорами - снастями; я с поваром - палатками и костром; зампотылу с замполитом коньяком (кто бы мог сомневаться). Ну а руководил всеми этими людьми прапор Гук.
Сам процесс ловли рыбы описывать не буду, т.к. увидеть камчатскую рыбалку мне так и не пришлось.
Через пару часов на берегу местной речушки показались два человека восточной внешности. Подошли к нам, представились японскими журналистами (точнее, говорил и представлялся по-русски только один) и попросили у нас разрешения остановиться выше по реке для ночлега. Говорил японец очень быстро - не каждый русский так сможет. Гостеприимный зампотылу, уже успевший к этому времени немного накатить, предложил им остаться в нашем лагере, но япошки деликатно отказались. Отошли они недалеко и расположились в палатке в пределах прямой видимости.
Рыба шла плохо, и энтузиазм рыбаков тоже быстро угасал. Сели ужинать, по категориям за три земляных стола. Ну, конечно, не нарушая особенностей национальной рыбалки, приняли на грудь. Завязалась беседа. Через час стало совсем шумно. Громче всех вещал Гук о глобальных и менее значимых причинах неудачной рыбалки и политической ситуации в мире.
Через некоторое время замполит делегировал политолога Гука к японцам с приглашением зайти в гости.
Японцы, видать, поняли, что второй раз отказывать нетрезвому Гуку уже становится опасно и очень скоро явились пред нашими очами.
От водки они тоже не отказались и пили с нашим воинством наравне. Один из иностранцев, как я упомянул ранее, по-русски говорил хорошо, второй же вообще не говорил. Даже по-японски. Говоруну было лет 30, его напарник был человеком пожилым, почти стариком. Молодой лепетал без умолку, то по-русски, то переводил своему другу на японский наши нетрезвые речи.
Часа в два ночи личный состав нашей части начал вырубаться. Старший японец встал, поблагодарил всех и показал рукой, что пойдет к себе в лагерь. Гук стал отговаривать старшего, изображая злых и голодных медведей, которые водились здесь в количестве, равном количеству японцев в их родном Токио, но японец все-таки ушел. Младший же клевал носом и идти уже практически не мог.
Мы отнесли опьяневшего японца в палатку и положили между боевыми товарищами в большой надежде, что так его не съедят местные медведи. Зампотылу скомандовал отбой, и все стали устраиваться, как могли.
Один Гук не унимался, требовал продолжения банкета и сокрушался, как там японец один в своей палатке. Так он и остался за столом, громко бубня, что товарищи его не офицеры, а полное дерьмо, и он их всех обязательно покинет, как только отрезвеет.
Зампотылу, не выдержав таких оскорблений, наорал на неугомонного прапора и тот обиженный, качаясь, ушел в темноту с бутылкой водки в обнимку. После этого стало тихо и все крепко заснули.
Утром обнаружилось, что Гук так и не вернулся. По этому поводу зампотылу вспомнил, что у прапора в трех километрах отсюда живет знакомый егерь, и он наверняка у него водку пьет. Все тут же успокоились.
Проснулся сконфуженный японец и, узнав, что его товарищ ушел в свою палатку один, побрел к себе в лагерь. Однако вернулся он очень быстро. Испуганно и сбивчиво он поведал, что его друга нет, палатка смята, и вокруг нее видны следы нешуточной борьбы.
Все ринулись к месту происшествия и у видели сорванную палатку, разбитый фотоаппарат и шапку пропавшего японца. Часовой поиск ничего не дал и зампотылу по рации сообщил о происшедшем в часть на милицейской волне.
Уже шли во всю поиски, когда появилась машина нашей части, посланная за богатым рыбным уловом.
В подъехавшей машине все увидели, что в кабине на плече у водителя спит наш неукротимый прапорщик. Водила спросил, что случилось. Узнав обстоятельства, он стал хохотать и показывать на кузов своей машины.
Там, свернувшись калачиком, спал пропавший японец. Оказывается, обиженный прапор ночью пошел в гости к своему зарубежному другу, но cначала между ними произошло недопонимание и нешуточная борьба, а затем возникла дружба и глубокое взаимоуважение.
Когда принесенная с собой водка закончилась, прапор повел своего нового друга к егерю, а по дороге встретили рыбовоз, который был выслан в распоряжение Гука.
Ну и неугомонный прапор, завернув грузовик, решил познакомить иностранца с местными женщинами. Там они и гуляли с местными обворожительницами до прихода обоих в состояние полного нестояния. Гук в машину с помощью подруг еще смог как-то забраться, а японца, уже совершенно к этому времени ничего не понимавшего, загрузил водитель.
На этом наша рыбалка и закончилась. Японцы наши остались целы, ни один медведь во время рыбалки не пострадал. Правда и рыбы не наловили. Ну да и ладно…

Николай Петренко